A Tchaadaïev (1)

 

     En ces lieux où j’oublie les orages d’hier,

Où le renom d’Ovide est mon voisin désert,

Où la gloire n’est pas mon incessante peine,

Tu manques à mon âme épuisée mais sereine.

Sous leurs conventions lassé d’être contraint,

J’ai pu facilement oublier ces festins

Où l’esprit magnifique étincelle sans âme

Et fige en lois glacés la vérité de flamme.

Laissant le chœur bruyant des jeunes insensés,

Dans mon paisible exil je m’en suis bien passé.

J’ai respiré ; bridé les démons qui m’habitent,

Voué mes ennemis à l’oubli qu’ils méritent

Et, déchirant les rets où j’attisais mes maux,

Je goûte peu à peu un silence nouveau.

L’isolement enseigne au génie téméraire

Le désir de penser et l’effort tutélaire.

Ma journée m’appartient ; j’ordonne ma raison,

J’aide à mûrir en moi des songes plus profonds ;

Je cherche à racheter dans l’harmonie parfaite

Le temps que m’ont perdu mes brûlantes tempêtes,

Je m’ouvre à la lumière où notre âge se plaît.

Les Muses m’ont souri, déesses de la paix,

Pour cette indépendante et salutaire lutte ;

Mes lèvres de nouveau ont recherché la flûte,

De l’ancienne beauté le charme est de retour,

Je chante mes pensers, la nature et l’amour

Et l’amitié fidèle et les chères présences

Qui m’envoûtaient aux jours de mon adolescence,

Alors qu’insouciant, de moi-même inconnu

Ignorant des tracas, des systèmes, des buts,

J’emplissais de mon chant ce séjour de délices –

De Tsarskoïé-Sélo les ombres protectrices.

 

     Hélas, loin du confort de l’amitié, mes yeux

D’un impassible sud voient l’azur radieux.

La Muse patiente et l’attentive étude

Sans mon unique ami ne sont que solitude.

Tu vis mon âme naître et sus l’apprécier ;

O mon fidèle ami, à toi sont dédiés

Mes jours que le destin voulut si tôt soumettre,

Et mes sens indomptés, que tu sauvas peut-être.

Tu connaissais mon cœur et mes afflictions ;

Tu me vis, agité du feu des passions,

Gémir secrètement, lassé, sans espérance ;

Aveugle, je courais vers la pure béance

Quand ton bras me retint dans un dernier sursaut.

Tu fus de ton ami l’espoir et le repos.

Mon âme dénudée par ton regard sévère

Attendait tes conseils et ta juste colère ;

Ton zèle m’obligeait à n’aimer que l’honneur,

La patience fière illuminait mon cœur.

Déjà la calomnie laissait ma vie sereine :

J’apprenais le mépris en apprenant la haine.

Avais-je alors besoin du jugement sacré

D’un esclave de cour, d’un âne chamarré,

D’un philosophe dont les débauches immondes

Frappèrent tout d’abord les quatre coins du monde

Et qui, de la lumière admirateur jaloux,

Soudain lassé du vin, ponta comme un filou ? (2)

L’orateur Leboueux, toujours plus anonyme,

M’envoyait sans danger ses aboiements infimes.

Devais-je alors honnir ces pauvres paltoquets,

Ces zoïles, ces sots, ces dames-perroquets

Qui cherchent les ragots pour leur gaieté infâme

Lorsque ton amitié ennoblissait mon âme ?

Les dieux en soient loués ; j’ai traversé la nuit ;

J’accepte mon destin, je suis quitte avec lui.

J’ai connu la douleur et j’ai vaincu ma crainte, -

Je porterai ma vie sans murmurer de plaintes.

 

     Mon seul désir : accepte encor cette amitié –

Voilà ce que les dieux m’ont entendu prier.

L’instant de nous revoir, saurai-je enfin l’attendre ?

Nos mains enfin mêlées, quand donc pourrai-je entendre

Le salut cordial que tu me destinais ?

- J’ouvre. J’entre à nouveau dans l’humble cabinet

Où, quelquefois rêveur, tu vis toujours en sage,

En calme observateur de la foule volage ;

Oui, oui, je reviendrai, mon ermite bien cher,

Pour rappeler encor nos palabres d’hier,

L’enthousiasme pur des discours prophétiques,

Des morts que nous aimions les vivantes répliques,

Pour reprendre et revoir, relire et disputer,

Pour ranimer en nous l’espoir de liberté,

Et je serai heureux... Mais, le diable m’emporte,

Fais déguerpir Schepning (3) du seuil de notre porte.

                                                                                      1821

 

(1) Ami de Pouchkine, qui l’admirait, Atchadaiev, militaire brillant, héros de Borodino, hussard,

dandy et philosophe stoïcien, venait de démissionner de l’armée pour aller vivre en reclus dans

sa propriété.

(2) Allusion à Fiodor Tolstoï, un aventurier qui fit courir le bruit que Pouchkine était un espion,

un provocateur, d’où la condamnation  de Pouchkine à l’exil en Moldavie, puis en Crimée.

(3) Officier de la garde impériale, collègue de Tchaadaïev

 

 

Traduit du russe par André Markowicz,

In, « Le soleil d’Alexandre. Le cercle de Pouchkine 1802 – 1841 »

Actes Sud, éditeur,2011

Du même auteur :

« L’astre du jour éteint sa flamme rougeoyante… » (13/03/2015)

Elégie (12/03/2016)

« Tel l’enfant animé d’un pouvoir enchanteur… » (03/03/2017)

« Lorsque j’erre, songeur… » (03/03/2018)

« Tout mais ne pas devenir fou ... » (03/03/2019)

Conversation entre le libraire et le poète / РАЗГОВОР КНИГОПРОДАВЦА С ПОЭТОМ (03/03/2020)

Quand j’ai, parfois, dans le silence... » (03/03/2021)

Matin d’hiver / ЗИМНЕЕ УТРО (03/03/2023)

A un rêveur / Мечтателю (03/03/2024)

 

 

Чаадаеву 

 

В стране, где я забыл тревоги прежних лет,

Где прах Овидиев пустынный мой сосед,

Где слава для меня предмет заботы малой,

Тебя недостает душе моей усталой.

 

Врагу стеснительных условий и оков,

Не трудно было мне отвыкнуть от пиров,

Где праздный ум блестит, тогда как сердце дремлет,

И правду пылкую приличий хлад объемлет.

Оставя шумный круг безумцев молодых,

В изгнании моем я не жалел об них;

Вздохнув, оставил я другие заблужденья,

Врагов моих предал проклятию забвенья,

И, сети разорвав, где бился я в плену,

Для сердца новую вкушаю тишину.

В уединении мой своенравный гений

Познал и тихий труд, и жажду размышлений.

Владею днем моим; с порядком дружен ум;

Учусь удерживать вниманье долгих дум;

Ищу вознаградить в объятиях свободы

Мятежной младостью утраченные годы

И в просвещении стать с веком наравне.

Богини мира, вновь явились музы мне

И независимым досугам улыбнулись;

Цевницы брошенной уста мои коснулись;

Старинный звук меня обрадовал - и вновь

Пою мои мечты, природу и любовь,

И дружбу верную, и милые предметы,

Пленявшие меня в младенческие леты,

В те дни, когда, еще не знаемый никем,

Не зная ни забот, ни цели, ни систем,

Я пеньем оглашал приют забав и лени

И царскосельские хранительные сени.

 

Но дружбы нет со мной. Печальный, вижу я

Лазурь чужих небес, полдневные края;

Ни музы, ни труды, ни радости досуга –

Ничто не заменит единственного друга.

Ты был целителем моих душевных сил;

О неизменный друг, тебе я посвятил

И краткий век, уже испытанный судьбою,

И чувства - может быть спасенные тобою!

Ты сердце знал мое во цвете юных дней;

Ты видел, как потом в волнении страстей

 Я тайно изнывал, страдалец утомленный;

В минуту гибели над бездной потаенной

Ты поддержал меня недремлющей рукой;

Ты другу заменил надежду и покой;

Во глубину души вникая строгим взором,

Ты оживлял ее советом иль укором;

Твой жар воспламенял к высокому любовь;

Терпенье смелое во мне рождалось вновь;

Уж голос клеветы не мог меня обидеть,

Умел я презирать, умея ненавидеть.

Что нужды было мне в торжественном суде

Холопа знатного, невежды при звезде,

Или философа, который в прежни лета

Развратом изумил четыре части света,

Но, просветив себя, загладил свой позор:

Отвыкнул от вина и стал картежный вор?

Оратор Лужников, никем не замечаем,

Мне мало досаждал своим безвредным лаем.

Мне ль было сетовать о толках шалунов,

О лепетанье дам, зоилов и глупцов

И сплетней разбирать игривую затею,

Когда гордиться мог я дружбою твоею?

Благодарю богов: прешел я мрачный путь;

Печали ранние мою теснили грудь;

К печалям я привык, расчелся я с судьбою

И жизнь перенесу стоической душою.

 

Одно желание: останься ты со мной!

Небес я не томил молитвою другой.

 О скоро ли, мой друг, настанет срок разлуки?

Когда соединим слова любви и руки?

Когда услышу я сердечный твой привет?..

Как обниму тебя! Увижу кабинет,

Где ты всегда мудрец, а иногда мечтатель

И ветреной толпы бесстрастный наблюдатель.

Приду, приду я вновь, мой милый домосед,

С тобою вспоминать беседы прежних лет,

Младые вечера, пророческие споры,

Знакомых мертвецов живые разговоры;

Поспорим, перечтем, посудим, побраним,

Вольнолюбивые надежды оживим,

И счастлив буду я; но только, ради бога,

Гони ты Шепинга от нашего порога.

Poème précédent en russe :

Mikhaïl Iourievitch Lermontov / Михаил Юрьевич Лермонтов :La patrie / Родина (15/11/2021)

Poème suivant en russe :

Vladimir Vladimirovitch Maïakovski / Владимир Владимирович Маяковский : J’aime / Люблю (02/04/2022)